Правда ли, что существует прижизненный скульптурный портрет Ивана Грозного?

В интернете встречается информация об изображении царя Ивана IV на прибалтийской пушке. Мы решили проверить, насколько правдиво это утверждение.

Публикации с заголовком вроде «Единственное прижизненное скульптурное изображение Ивана Грозного на пропагандистской пушке из Ревеля» есть, например, на Pikabu и в LiveJournal. Посты, где эта информация даётся с уточнениями «предположительно» или «предполагаемый» есть в пабликах во «ВКонтакте» и на сайте «Наука и техника». В качестве иллюстрации портрет Ивана Грозного на пушке проник и в печатные издания. В частности, он есть в учебнике Леонида Кацвы «История России» (2005), книгах «Иоанн IV Грозный» Глеба Благовещенского (2010), «Царь Иван Грозный» Леонтия Ланника (2008), «Взятие Казани и другие войны Ивана Грозного» Валерия Шамбарова (2014), «Очерки истории Ливонской войны» Виталия Пенского (2017) и других, в некоторых случаях под знаком вопроса, иногда без. Пенской, например, пишет: «Вероятный прижизненный портрет Ивана Грозного».

Речь идёт о действительно существующем предмете — пищали «Ревельский лев», созданной мастером Карстеном Миддельдорпом из Любека в 1559 году для Ливонии, которая в то время воевала с Россией. Эта пищаль стала военным трофеем победителей и ныне хранится в петербургском Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Дата изготовления пушки и имя её создателя известны из немецкой надписи на ней:

Львом меня назвал
Ревельский магистрат,
Чтоб его врагов
Разгромил бы я,
Тех, кто не желает жить в мире с ним.
В 1559 году отлил меня Карстен
Миддельдорп — это правда.

Торель (задняя стенка) ствола украшена оплечным изображением человека, в котором некоторые и опознают царя.

Историк русской артиллерии Алексей Лобин в своей книге «Артиллерия Ивана Грозного» рассказывает, как возникла теория об этом отождествлении. Составитель первого путеводителя Артиллерийского музея Николай Бранденбург в конце XIX века указывал, что, скорее всего, это автопортрет литейщика Карстена Миддельдорпа, с чем была согласна исследовательница Лейда Антинг (1967). А вот археолог Кирилл Шмелёв в 2002 году представил версию о том, что, вероятнее всего, мастер изобразил царя Ивана Грозного. Она упоминается и в справочнике о музее 2004 года под редакцией Валерия Крылова. Эту версию подхватил исследователь Сергей Богатырёв, представивший развёрнутые доказательства в статье 2010 года и более сжато в публикации 2011 года. Сам Лобин при этом в 2013 году писал в своём блоге: «Моя версия более осторожная. Здесь изображена "голова московита" — говорить о скульптурном сходстве с внешностью Грозного несколько преждевременно».

Несмотря на то что с момента возникновения этой теории прошло около 20 лет, больше ни один искусствовед или историк, кроме этих исследователей военного дела, не обсуждает «Ревельского льва» как возможное изображение Ивана Грозного (не считая одной статьи с возражениями Богатырёву, о которой речь пойдёт ниже).

Какие же доводы приводят Шмелёв и Богатырёв, отождествляя голову на пушке с царём? Шмелёв пишет, что головной убор похож на шапку Мономаха, а вокруг шеи просматриваются бармы (широкое драгоценное оплечье): «Изображён человек восточноевропейского облика, одетый в шапку с меховой валикообразной опушкой. Именно такие шапки характерны для изображений московитов на европейских гравюрах XVI–XVII веков. <…> Шапка имеет параметры, достаточно близкие к шапке Мономаха — головному убору русских царей, вокруг шеи прослеживаются детали, напоминающие бармы. Наконец, лицо изображённого имеет значительное сходство со знакомым всем образом царя Ивана IV. Внешний облик Грозного известен по нескольким западноевропейским гравюрам и портрету из Национального музея в Копенгагене».

Богатырёв развивает эту версию. Он начинает с того, что описывает обширную западноевропейскую традицию создания экзотических вымышленных портретов московских государей, начало которой в первой половине XVI века положили гравёры Эрхард Шён и Августин Хиршфогель своими изображениями отца Ивана Грозного, великого князя Василия III. Известно, что европейские создатели гравированных портретов Ивана IV использовали портреты его отца — из них наиболее известна ксилография Ганса Вейгеля-старшего (1563) с изображением Ивана IV, основанная, как указывает Богатырёв, на портрете Василия III работы Шёна. Богатырёв пишет, что литейщик Миддельдорп тоже использовал гравюру Шёна, позаимствовав с неё закрученные усы и узор на воротнике. «Но чем Миддельдорп отличается от Шёна — это поразительная историческая достоверность парадного головного убора, — пишет Богатырёв. — Н. Е. Бранденбург неверно истолковал шляпу на изображении Миддельдорпа как восточный тюрбан. На самом деле это очень раннее и во многих аспектах уникальное изображение шапки Мономаха». Далее Богатырёв сравнивает изображение этой реальной регалии и шапки человека с пушки. Также он считает, что узор воротника у последнего — это царские бармы, другая важная регалия русских правителей.

Таким образом, можно выделить три группы аргументов: во-первых, пушка изготовлена современниками и соседями Ивана Грозного, во-вторых, присутствует физиогномическое сходство, в-третьих, атрибуты читаются как «русские».

То, что пушка изготовлена в соседнем государстве, действительно может служить доводом к тому, что её заказчики питали особенный интерес к персоне Ивана или вообще к «московитам».

Теперь перейдём к вопросу физиогномического сходства, которое «бросается в глаза» и мгновенно убеждает непрофессионалов. Богатырёв, кстати, не настаивает на похожести портрета. «Конечно, заманчиво рассматривать это как реалистичный портрет Ивана Грозного», — пишет он, но, поскольку сравнивать не с чем, исследователь считает это изображение символическим, воображаемым, но действительно бесспорным.

Действительно, материала для сравнения почти нет. Наше представление о внешности Ивана Грозного во многом сформировано массовой культурой. Максимально правдоподобным портретом, казалось бы, можно назвать парсуну из копенгагенского музея — считалось, что она относится к группе надгробных парсун, так же как и портрет сына Ивана, Фёдора Иоанновича, и полководца Скопина-Шуйского. На бумажной наклейке на обороте есть латинская надпись о том, что парсуна была подарена царём Фёдором Алексеевичем датскому послу Фридриху фон Габелю в 1677 году. Однако в 2004 году этот знаменитый памятник наконец прибыл на временную выставку в Россию, в Исторический музей, где попал в руки наших специалистов. Они изучили его под микроскопом и уверены, что живопись, судя по составу и технике, безусловно, создана в Новейшее время, на рубеже XIX–XX веков, причём художником, который не владел профессиональными навыками иконописи. Даже найден возможный прототип — икона «Иоанн Богослов в молчании» (1560-е годы) из собрания Третьяковской галереи.

Иван Грозный никогда не позировал для портретов в современном понимании этого слова (сделанных с натуры и максимально похожих), поскольку подобный жанр на Руси тогда только начал формироваться — в упомянутых выше надгробных иконах и парсунах. Правда, европейские художники изображения русских правителей изготавливали — не с натуры, а со слов путешественников, спустя время. «Представьте себе: человек попадал на посольский приём во дворце, на котором присутствовал царь. Допустим, через год он возвращался в свою страну и рассказывал художнику, как выглядит правитель. А мастер как понял, так и рисовал, взяв за основу чужие впечатления. Разумеется, о достоверности здесь речи быть не может, тем более о научной физиогномической ценности», — рассказывает историк Елена Уханова, которая ищет еле заметный портрет Ивана на переплёте первопечатного «Апостола».

Такими условно прижизненными западноевропейскими портретами со времён главного русского знатока гравюр Дмитрия Ровинского считаются всего две гравюры: ксилография Ганса Вейгеля-старшего (1563) и зависимый от неё (то есть сделанный на её основе с изменениями по вкусу автора) профильный портрет из книги Пауля Одербона (1585). Источником Вейгеля, возможно, послужил упомянутый выше портрет Василия III работы Шёна. По другой версии, Вейгель сделал гравированный портрет раньше, а атрибуция изображения Василия III Шёну ошибочна, он более поздний.

Несколько гравированных портретов Ивана — просто копии портретов Василия с новой надписью. То есть, не имея представления о внешности сына, художники не стеснялись использовать вымышленный же образ отца (о настоящем облике Василия III даёт представление его надгробная икона). Гравюры с воображаемыми портретами Ивана — это единственное, что мог видеть Миддельдорп. Предположение Богатырёва о том, что литейщик мог съездить в Москву и увидеть вблизи царя и шапку Мономаха своими глазами, кажется невероятной натяжкой.

Таким образом, остаётся только скульптурная реконструкция по черепу, выполненная академиком Михаилом Герасимовым. Она похожа на изображение с парсуны — быть может, потому что академик использовал в качестве вдохновения этот визуальный источник, не подозревая о его подложности. А также потому, что икона «Иоанн в молчании» следует древним образцам писания ликов, сложившимся в Византии, а Иван Грозный по женской линии был потомком уроженцев именно этого региона, что отразилось в костной структуре его черепа. Наверняка академик смотрел и надгробную икону Василия III. Реконструкция Герасимова — максимально близкое изображение внешности Ивана Грозного, которое мы имеем. Однако следует учитывать, что сегодня её нельзя рассматривать как железное доказательство: современные учёные ставят под сомнение некоторые из выводов советского антрополога и считают, что иногда на его художественные решения влияли не кости, а теории. Например, оспаривается реконструкция облика Андрея Боголюбского, которому Герасимов придал ярко выраженные монголоидные черты.

Забавный момент, если уж апеллировать к этому способу доказательств: гораздо большее сходство голова «Ревельского льва» имеет с другой реконструкцией академика Герасимова — князем Ярославом Мудрым (XI век), однако в данном случае очевидно, что речь идёт всего лишь о совпадении.

Теперь немного искусствоведческого анализа. Черты лица человека на «Ревельском льве» своеобразны и могут показаться уникальными. Однако, с точки зрения искусствоведа, они весьма типические. Автор, немецкий литейщик Карстен Миддельдорп, возможно, хорошо лил колокола и пушки, но вот как скульптор он отнюдь не был виртуозом. О его слабости как портретиста, например, свидетельствует чрезмерно выдвинутая вперёд нижняя часть лица — это частая анатомическая ошибка у плохих скульпторов. Несмотря на то что Миддельдорп работал в середине XVI века, в разгар Ренессанса, работы этого провинциального немецкого мастера демонстрируют черты достаточно наивной стилизации, характерной для готического искусства. Ту же манеру стилизации худых лиц можно найти, например, у более ранних статуй Страсбургского собора.

Наконец, третья группа доводов — это изображения шапки Мономаха и барм. Богатырёв пишет: «Мы можем только гадать, где Миддельдорп мог получить столь детальную информацию о реальном облике шапки Мономаха. Одним возможным источником могли быть его ревельские заказчики. Он также мог узнать о ней от других немецких литейщиков, посещавших Московию. Будучи зачастую обученными инженерами и рисовальщиками, они могли дать профессиональное описание того, как выглядела шапка Мономаха». Далее исследователь делает весьма смелый вывод: «На основе портрета Миддельдорпа мы можем с уверенностью заключить, что в середине XVI века шапка Мономаха, в общем, имела тот же облик, что и сегодня».

Однако отличительной чертой шапки Мономаха и других шапок Русского царства на протяжении веков была опушка мехом — эта деталь сохраняется и на самых фантазийных европейских гравюрах. Кажется странным, что «обученные инженеры и рисовальщики» при описании царской шапки могли упустить такой важный нюанс. На «Ревельском льве» же, несомненно, не мех: обрамление головного убора изображено с помощью линий, имитирующих тонкие складки свёрнутой и перекрученной вокруг своей оси ткани. То, как изображается в металле имитация меха, можно посмотреть выше, на реконструкции князя Ярослава Мудрого.

Отдельную статью посвятила критике представлений Богатырёва о русских царских шапках историк Юлия Игина, которая считает «Ревельского льва» просто скульптурным изображением варвара полутатарского облика, каковыми в Европе представляли московитов. «Изображённая на портрете шапка напоминает шапку Мономаха в том смысле, что тульи обеих состоят из четырёх секторов, соединённых навершием. При этом Шапка ― полушаровидная, а шапка на портрете ― яйцевидная. Различаются у обоих головных уборов и навершия». Она также подчёркивает отсутствие соболей: «Однако самое главное ― шапка на портрете обвита по околышу чалмой, что отрицает интерпретацию данного изображения как шапки Мономаха».

Изображения турок в чалмах также были массово распространены в европейском искусстве Ренессанса, причём они были гораздо популярнее, чем изображения татар и московитов. Взаимодействие Европы и Османской империи в то время было очень активным, поэтому турки нередко появлялись в европейском искусстве. Один из пиков моды на такие образы связан с периодом после 1529 года, когда османы осадили Вену.

Деление головного убора на сектора также встречается в восточных головных уборах.

Своей оценкой с нами поделилась специалист по османскому искусству, сотрудница Государственного музея Востока Мария Кулланда. По её мнению, «на конкретный турецкий головной убор этого времени шапка (с "Ревельского льва". ― Прим. ред.) не похожа, в том числе украшением сверху. Однако стилизация всегда возможна ― скажем, на русской пушке XVII века под названием "Новый перс" (1685 год, мастер Мартьян Осипов) тоже изображена человеческая фигура на винграде (выступающей части. ― Прим. ред.), и головной убор там тюрбанного типа, но довольно условно персидский. Зато существование этого "Нового перса" указывает на традицию помещения "восточной" фигуры на пушках, учитывая, что это русский мастер и более позднее время)». Также в Кремле стоит более ранняя трофейная бронзовая пушка «Перс», отлитая в 1619 году мастером Михаилом Ротенбергером в Польше и подтверждающая существование подобной традиции среди немецкоязычных литейщиков.

Кроме того, важно, что западноевропейские мастера того периода совершенно не интересовались шапкой Мономаха и бармами как отдельными регалиями, никогда не делали их отдельных зарисовок или детальных изображений. Они понятия не имели, насколько важными регалиями для Русского царства были шапки и бармы, и поэтому запечатлевали лишь общий экзотический облик. Внезапный интерес провинциального литейщика Миддельдорпа к максимально реалистичному (как считает Богатырёв) воспроизведению облика шапки Мономаха представляется необъяснимым и неправдоподобным.

Итак, как подытоживает в своей статье Игина: «Попытка увидеть в этом портрете достоверное изображение Ивана Грозного в шапке Мономаха лишена, на мой взгляд, всяких оснований. Прежде всего представленного на портрете старца трудно отождествить с реальным Иваном Грозным, которому, как заметил А. Н. Лобин, на момент изготовления орудия было 29 лет. <…> В любом случае, если считать, что на орудии изображён грозный московский царь, то мы имеем дело не с достоверным, а с воображаемым его обликом».

Миддельдорп не мог лично видеть Ивана Грозного, не мог видеть и его изображений, сделанных с натуры, поскольку таких не существовало в принципе. Он действительно имел возможность пользоваться гравюрами, изображающими неких московитов, правителей Василия III или Ивана IV. Однако в таком случае его работа ― лишь символическое, вымышленное изображение врага. При этом другие элементы отделки пушки и текст на ней не подкрепляют эту теорию. Невозможно её доказать и с помощью каких-либо других иконографических аналогов.

Фото на обложке: fotosergs.livejournal.com

Неправда

Что означают наши вердикты?

Почитать по теме:

1. К. Шмелёв. Об изображении «московита» на ревельской пушке эпохи Ливонской войны
2. S. Bogatyrev. Bronze Tsars. Ivan the Terrible and Fedor Ivanovich in the Decor of Early Modern Guns
3. Е. Уханова и др. Прижизненный портрет Ивана Грозного: визуализация угасшего памятника естественнонаучными методами
4. А. Жабрева. Русский костюм в западноевропейской гравюре XVI в.: правда и вымысел
5. Правда ли, что Иван Грозный убил своего сына?