Из исторической литературы известно, что священник, организовавший шествие 1905 года, которое закончилось Кровавым воскресеньем, был провокатором на службе у Охранного отделения. Мы проверили, так ли это.

События 9 (22) января 1905 года в Санкт-Петербурге, вошедшие в историю как Кровавое воскресенье, стали одним из звеньев в цепочке событий, которые потрясли Россию в начале XX века и отразились на последующей судьбе страны вплоть до сегодняшних дней. Жестокий разгон мирного шествия, целью которого было вручение рабочими петиции царю, в конечном итоге привёл к тому, что называют Первой русской революцией.

О причинах излишней жестокости войск (погибло до 200 демонстрантов) до сих пор ведутся споры. Не меньшую полемику вызывает и личность главного идеолога пострадавшей стороны. Шествие организовал и повёл за собой Георгий Аполлонович Гапон — священник и активный общественный деятель. Будучи легко ранен, он сбежал за границу, где продолжил революционную пропаганду, а вскоре после возвращения, в марте 1906 года, был убит. Большая советская энциклопедия утверждала, что это был «суд группы рабочих», в то время как, например, в полном собрании сочинений Ленина говорилось, что Гапон «был убит эсерами». Причиной обычно называлось предательство идеалов революции и провокаторская работа на царскую охранку. Вот как деятельность Гапона описывалась в «Кратком курсе истории ВКП(б)», вышедшем в 1938 году под редакцией И. В. Сталина:

«Еще в 1904 году, до путиловской стачки, полиция создала при помощи провокатора попа Гапона свою организацию среди рабочих — "Собрание русских фабрично-заводских рабочих". Эта организация имела свои отделения во всех районах Петербурга. Когда началась стачка, поп Гапон на собраниях своего общества предложил провокаторский план: 9 января пусть соберутся все рабочие и в мирном шествии с хоругвями и царскими портретами пойдут к Зимнему дворцу и подадут царю петицию (просьбу) о своих нуждах. Царь, дескать, выйдет к народу, выслушает и удовлетворит его требования. Гапон взялся помочь царской охранке: вызвать расстрел рабочих и в крови потопить рабочее движение».

Вторили «Краткому курсу» и советские школьные учебники. Словосочетание «поп Гапон» стало синонимом слова «провокатор». И, судя по частоте использования в современных СМИ, словосочетание выполняет ту же роль и сегодня. Одна из причин этого — статьи и книги, в которых Георгий Гапон с завидным постоянством продолжает объявляться провокатором. С той лишь разницей, что теперь он стал мишенью монархистов, которые обвиняют его в кровавой провокации с целью разжечь революцию. Агентом Гапон назван и в статье из газеты «Версия», размещённой на сайте ФСБ РФ.

Для начала необходимо дать корректное определение понятия «провокатор». И здесь мы сталкиваемся сразу с тремя вариантами.

№1. В наши дни основной смысл слова «провокатор» — человек, устраивающий провокации. То есть провокатором в бытовом понимании Георгий Гапон был бы, если он эффекта ради повёл народ на прогнозируемую бойню.

№2. Совсем другое дело — историческое, более узкое понятие «провокатор». Так было принято именовать тайных агентов полиции или политического сыска, вступавших в контакт с потенциальными нарушителями уголовного закона с целью сначала побудить их к определенным противоправным действиям, а затем «изобличить» и арестовать. То есть в этом значении от Гапона требуется не просто организация провокации, а координирование всего этого со стороны органов госбезопасности.

№3. Есть и третий вариант, получивший распространение в начале XX века, в эпоху революционных кружков. О нём высказался премьер-министр Пётр Столыпин на заседании Государственной думы 11 февраля 1909 года: «По революционной терминологии, всякое лицо, доставляющее сведения правительству, есть провокатор; в революционной среде такое лицо не будет названо предателем или изменником, оно будет объявлено провокатором». То есть в третьем смысле Гапон должен был быть просто агентом, «засланным казачком», чтобы именоваться провокатором. И совсем необязательно, чтобы это сопровождалось какими-то незаконными акциями.

Георгий Гапон вышел на общественно-политическую арену Российской империи, когда в 1904 году организовал и возглавил легальную (что немаловажно) общественную организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Это был не революционный кружок, а типичный профсоюз, основанный на базе другой организации — Санкт-Петербургского общества взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве. «Собрание» не просто пользовалось расположением властей — его деятельность в первое время протекала под покровительством Департамента полиции. Как пишет известный историк Александр Боханов, «власть стремилась взять на себя роль беспристрастного арбитра в спорах и конфликтах между рабочими и предпринимателями, дать рабочему люду надежду и поддержку против "акул капитализма" и "хищников наживы"». Система организации подобных профсоюзов получила название «зубатовщина» — в честь Сергея Зубатова, экс-начальника Московского охранного отделения и Особого отдела Департамента полиции. Именно Зубатова по праву называют создателем системы политического сыска в России. И именно Зубатов был основателем и первым руководителем прообраза гапоновской организации — Санкт-Петербургского общества взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве.

Вот мы и подошли к главному аргументу сторонников теории агента-провокатора Гапона, а именно — контакты с полицией. Да, безусловно, после ухода Зубатова из профсоюза и реорганизации, предпринятой Гапоном, отношения «Собрания» с Департаментом полиции не оборвались окончательно. Однако характер их изменился. Как писал Гапон Зубатову, «не скрываем, что идея своеобразного рабочего движения — ваша идея, но подчёркиваем, что теперь связь с полицией порвана (так оно на самом деле и есть), что наше дело правое, открытое, что полиция только может контролировать нас, но не держать на привязи». Иными словами, это было своеобразное гапоновское «мы пойдём другим путём». По свидетельству будущего начальника Петербургского охранного отделения Александра Герасимова, «поставленный руководителем политической полиции на такое ответственное место Гапон почти с самого начала был предоставлен самому себе, без опытного руководителя и контролёра… О контроле полиции за деятельностью общества давно уже не было и речи. Это было обычное общество с настоящими рабочими во главе. В их среде и Гапон совсем забыл о тех мыслях, которыми руководствовался вначале».

При этом лично Георгий Гапон продолжил сотрудничать с Департаментом полиции и даже получал от него немалые денежные средства. Но это никак нельзя назвать агентурной деятельностью. Как писали Герасимов и генерал-майор Отдельного корпуса жандармов Спиридович, Гапон был приглашён к сотрудничеству с Департаментом полиции не в качестве агента, а в качестве организатора и агитатора. Миссия Гапона заключалась в том, чтобы бороться с влиянием революционных пропагандистов и убеждать рабочих в преимуществах мирных методов борьбы за свои интересы. Департамент полиции, считая эту деятельность полезной для государства, поддерживал Гапона и время от времени снабжал его деньгами. Сам Гапон как руководитель «Собрания» встречался с чиновниками из Департамента полиции и докладывал о состоянии рабочего вопроса в Петербурге. Своих отношений с Департаментом полиции и получения от него денежных сумм Гапон от своих рабочих не скрывал. За время своего недолгого пребывания за границей после Кровавого воскресенья Гапон написал автобиографию, в которой и подтвердил факт получения денег от полиции.

Иными словами, в воспоминаниях обоих вышеупомянутых руководителей политического сыска, Герасимова и Спиридовича, довольно подробно описавших свои отношения с Гапоном, нет и намёка на то, что Гапон использовался Зубатовым или его преемниками в качестве секретного сотрудника. Из воспоминаний Герасимова можно сделать вывод, что единственная попытка привлечь Гапона к агентурной деятельности имела место в 1906 году, после его возвращения, и закончилась убийством священника. Причём человеком, который организовал убийство Гапона, был, как считается, Евно Азеф — вполне настоящий агент-провокатор на службе у полиции. Будучи главой террористического крыла эсеров, он без труда убедил своих товарищей, что Гапон предал дело революции, продался полиции, и настоял на его убийстве. Так что Гапон оказался, напротив, жертвой провокации. При этом с конца 1904 года и до самого Кровавого воскресенья его отношения с полицией прекратились, а за день до трагедии он вообще был объявлен в розыск. Таким образом, если действия Гапона 9 января и были своего рода провокацией, то его личной, с полицией или охранкой никак не согласованной.

Другой важный довод против версии об агенте-провокаторе связан не с воспоминаниями, а с официальными документами. Во-первых, до 1905 года Гапон юридически не мог быть агентом Охранного отделения, поскольку закон запрещал вербовать в агенты представителей духовного сословия. Во-вторых, Гапон не занимался агентурной деятельностью как таковой. Нет сведений об аресте или наказании хотя бы одного лица, выданного по его наводке. Не выявлено ни одного доноса, написанного Гапоном. По утверждению историка И. Н. Ксенофонтова, все попытки советских идеологов изобразить Гапона агентом полиции основывались на подтасовке фактов. Дело в том, что понятие секретного агента полиции в Российской империи означало вполне конкретный юридический статус. Полиция не могла основывать свою деятельность на непроверяемых источниках, и на каждого человека, доставлявшего агентурную информацию, заводилась определённая документация. Все эти данные хранились в особом секретном архиве Департамента полиции в Петербурге. После Февральской революции архив был вскрыт, а изучением его содержания занялось несколько специальных комиссий. Согласно масштабному исследованию З. И. Перегудовой, всего в картотеке архива Департамента полиции числилось около 10 000 агентов всех мастей, работавших на полицию с 1870 по 1917 год. Как заявляют специалисты, ни в картотеке Департамента полиции, ни в других картотеках и архивах сведений об агенте по фамилии Георгий Гапон не содержится. При этом с момента смерти Гапона прошло уже больше 100 лет, и хоть что-то за это время должно было всплыть на поверхность.

Что касается ярлыка провокатора, навешенного на Гапона советскими властями, то здесь были свои причины — идеологические. Первая реакция большевиков (да и других революционеров) на шествие 9 января 1905 года была вполне однозначной — оно почти исключило в их глазах агентурную роль Гапона. Вот что писал В. И. Ленин в своей статье «Революционные дни» через несколько дней после бойни: «Письма Гапона, написанные им после бойни 9 января о том, что "у нас нет царя", призыв его к борьбе за свободу и т. д., — всё это факты, говорящие в пользу его честности и искренности, ибо в задачи провокатора никак уже не могла входить такая могучая агитация за продолжение восстания». Когда Гапон за границей взялся за подготовку вооружённого восстания, революционеры открыто признали его за своего соратника. Однако соперничество за влияние на рабочие массы привело к тому, что старая вражда вспыхнула с новой силой. Дополнительным аргументом против Гапона в годы советской власти выступала его религиозность — она вполне укладывалась в систему зол прежнего режима, описывавшуюся идеологами социализма.

Таким образом, провокатором ни в значении №2, ни в значении №3 Георгий Аполлонович Гапон не был. По крайней мере нет убедительных доказательств этого. Что касается первого, современного смысла, то он не имеет отношения к поставленному нами вопросу — работы на охранку. Вот что писал о событиях Кровавого воскресенья сам Гапон: «Я действительно с наивной верой шёл к царю за правдой, и фраза "ценой нашей собственной жизни гарантируем неприкосновенность личности государя"… не была пустой фразой. Но если для меня и для моих верных товарищей особа государя была и есть священна, то благо русского народа для нас дороже всего. Вот почему я, уже зная накануне 9-го, что будут стрелять, пошёл в передних рядах, во главе, под пули и штыки солдатские, чтобы своею кровью засвидетельствовать истину — именно неотложность обновления России на началах правды». Из этого можно сделать вывод, что Гапон знал, что организованное им шествие может обернуться кровавой бойней. Но называть ли это провокацией — вопрос оценки.

Были ли у политических оппонентов Гапона другие, задокументированные доказательства его предательства в пользу охранки? Возможно, но до нас они не дошли. Убившим Гапона эсерам было достаточно самой информации о его контактах с силовыми структурами. Как писал другой руководитель террористического крыла эсеров Борис Савинков, «мы… были убеждены, что доказательства измены Гапона рано или поздно найдутся сами собою и что поэтому нам нет нужды считаться с тем, что мы в данную минуту не можем их представить». И эта недоказанность сопровождает фигуру одного из самых заметных общественных деятелей России начала XX века по сей день. Разве что в школьных учебниках Георгия Гапона провокатором уже почти не называют.